ЛЕОНИД ИЛЬИЧ БРЕЖНЕВ


"МОЛДАВСКАЯ ВЕСНА"




          1

     Приступая к новой главе, подумал о том, что работать над записками приходится в большом отдалении от происходивших событий. Это создает определенные трудности: какие-то детали и факты теряются, исчезают. Но дистанция времени все же дает и определенные преимущества: память как бы просеивает былое, сберегая самое характерное, самое важное.
     Значительной полосой в моей жизни предстает начало 50-х годов, когда мне довелось работать в Советской Молдавии. Пришлось опять оставить налаженное дело и ехать в иной край, где очень многое предстояло начинать заново.
     Прежние места работы, скажу откровенно, покидал всегда с большим сожалением. С другой стороны, чего тоже скрыть не хочу, знал, что в жизни партийного работника перемещения, переезды — неизбежны. Доверие партии и народа радовало, более сложная и, как правило, более ответственная работа заставляла внутренне сосредоточиться, рождала обостренный интерес к новому поручению ЦК.
     Хорошо помню жаркую весну, когда, собравшись по-военному быстро, выехал, можно сказать, на первую рекогносцировку в Молдавию. Этому предшествовал разговор в ЦК ВКП(б), и меня предупредили, что положение в этой молодой советской республике непростое. Два года подряд этот край сжигала засуха, и, хотя, как водится, помощь уже направили из других районов страны, республике предстояло решать сложные задачи.
     В чем заключалась в ту пору особенность положения Молдавни? Это была одна из самых молодых союзных республик. Правобережная ее часть не прошла вместе со всей Страной грандиозной школы советского строительства. В считанные годы она должна была пройти путь пятилеток или даже десятилетий. В Молдавии бурно развивались все те процессы, которые уже прошли в других республиках за более долгий срок. Иным глухим районам, лежавшим за Днестром, предстояло вырваться к социализму наикратчайшим путем.
     Молдавия была исконно крестьянским краем. Мгновенно психологию крестьянина не перестроишь. Понимал, как нелегко ему будет расстаться с собственностью — со своим плугом, своим клочком земли. Надо было убедить, именно убедить единоличников в преимуществах коллективного ведения хозяйства, показать не на словах, а на деле, что новая для многих молдавских крестьян форма обобществления труда более всего соответствует их же жизненным интересам.
     Время будто повернулось для меня вспять: задачи, давно уже решенные, оставшиеся позади в русских деревнях, в селах Белоруссии и Украины, где довелось трудиться, вновь вставали па повестку дня. Значит, придется, как в годы комсомольской юности, агитировать за колхозы, набирать темпы индустриализации, укреплять роль рабочего класса, заботиться о становлении и росте национальных кадров.
     Обо всем этом и шел запомнившийся мне разговор в ЦК ВКП(б). Центральный Комитет, было сказано мне, считает, что сейчас в молдавской партийной организации необходим человек, который был бы в состоянии по-новому взглянуть на сложившуюся там трудную обстановку.
     Вскоре об этом говорилось и на пленуме ЦК КП(б) Молдавии, где меня рекомендовали на пост руководителя республиканской партийной организации. Стенограмма того пленума сохранилась, недавно работники партархива переслали ее мне. Прочитал с интересом. Документ по-своему поучителен. «Товарищ Брежнев,— говорилось в представлении ЦК, которое зачитывалось на пленуме,— в партии свыше двух десятков лет, молодой сравнительно товарищ, сейчас в полной силе, он землеустроитель и металлург, хорошо знает промышленность и сельское хозяйство, что доказал на протяжении ряда лет своей работой в качестве первого секретаря обкома. Человек опытный, энергичный, моторный, прошел всю войну, у него есть звание генерала, и руку он имеет твердую...»
     Скажу, что насчет твердой руки у меня были свои соображения, и существенных изменений они с той поры не претерпели. «Командовать» в партийной, да и в любой другой работе не стремился и не стремлюсь. Отмечаю это потому, что, к сожалению, и в моей практике приходилось сталкиваться с руководителями, которые, не вникнув в суть, видя только внешнюю сторону фактов и явлений, скользя, как говорят, по поверхности, по их внешней оболочке, спешили поскорее приказать, указать, сделать оргвыводы. Признак ли это силы? Нет, не думаю.
     Именно чувствуя в глубине души свою слабость, такие люди, как показывает опыт, склонны подменять вдумчивый анализ скороспелыми решениями, действовать в порыве эмоций, а то и того хуже — из личной амбиции. И начинаются «севы под диктовку», «досрочные» жатвы, «авральные сдачи» недостроенных объектов, «дутые обязательства»...
     Методы командования в партии у нас давно и бесповоротно осуждены. Я их всегда отвергал и по сей день вижу необходимость настойчиво и целеустремленно приучать кадры к глубокой партийности пользования властью — на любых постах, без единого исключения.
     Опыт армейской работы, прежде всего фронтовой, научил меня превыше всего ценить в людях обязательность, дисциплину, ответственность за порученное дело. Без этого, на мой взгляд, немыслима никакая организация. И чем сложней обстановка, а в Молдавии она была действительно сложной, тем нужнее эти черты. Мы, коммунисты, исходим из единственно верного ленинского положения: прежде чем принять решение, его нужно и должно обсудить и взвесить. Но после того как решение коллективно принято, оно должно неукоснительно выполняться. Для этого необходим действенный контроль. Нужен спрос с того, кому партия поручила выполнять решение. И это я бы назвал порядком, дисциплиной, а не твердой рукой, как это некоторые любят называть.

          2

     Приехав в Молдавию, не стал засиживаться в столице и ждать пленума, а сразу же отправился по районам — хотелось увидеть, что же это за край, о котором я знал лишь из прочитанного, хотелось поговорить с людьми, узнать, чем озабочены, чего ждут от нас, партийных руководителей. За долгие годы партийной работы у меня выработалась привычка начинать знакомство с трудовых коллективов, партийных организаций. Если глаз наметан, то все увидишь, почувствуешь, что к чему.
     Так было и на этот раз. Приехали мы в Чимишлийский райком партии. Захожу к секретарю. Знакомимся.
     — Афтенюк Герман Трофимович.
     — Брежнев Леонид Ильич. Представитель ЦК.
     Смотрю, встречает без энтузиазма.
     — Что, неприятности какие?
     — Да как сказать... Тут уже пятеро из Кишинева. Нагрянули, как снег на голову, по пятам ходят. Уборка, хлеб большой, а они — нашли время — готовят нас к отчету на бюро ЦК. Давай им сводки, туда пели, сюда... Вы тоже по этому делу?
     Недовольство человека неурочными посетителями было такое простодушное, что мы оба улыбнулись.
     — Да нет,— говорю ему,— я из Москвы. Знакомлюсь с республикой.
     — Ну, тогда ничего... Может, чем и поможете.
     — А что вас беспокоит?
     — Что еще может сейчас беспокоить — комбайны, конечно. Вместе с комбайнерами. Да где их взять? Учить и то некому. Молодежь больше.
     — Ну, поехали в поле...
     В колхозе имени Карла Маркса подъехали к большому массиву пшеницы. Место неровное, па взгорье. Хлеб действительно как по заказу. Вдали тарахтит комбайн. На обочине — брошенный соломокопнитель. Подошли поближе. Вижу, работает молодой парнишка. Оказалось, это первая его уборка.
     — Ты что же это соломокопнитель отцепил? Или сломался?
     — Да не сломался, вообще не годится! Он тяжелее самого комбайна, морока одна с ним. А тут холмы — не тянет и все. Даже вода закипела. В два счета машину запорешь.
     Смотрю я па этого парнишку — прав абсолютно! За машину болеет, видно, очень старается: стерня за ним — не придерешься.
     Присел, помню, с парнишкой рядом. На листке из блокнота набросал чертеж: две продольные планки, трос, чтобы комбайнер мог регулировать сверху... Спрашиваю: понимаешь? И вижу: не только понимает, обрадовался...
     — Вот чертовщина, как же мы сами не додумались. Ведь это сделать просто.
     — Скажи спасибо,— говорю,— украинским товарищам. У них я видел такое приспособление. А этот соломокопнитель, что отцепил, ругать понапрасну не надо. На ровном поле он ходит нормально.
     Уже через некоторое время я узнал, что изобретение украинских комбайнеров сослужило добрую службу не только в этом колхозе, но и в других районах Молдавии с гористым рельефом.
     А в тот день мой бессменный еще с фронта шофер Миша, Михаил Георгиевич Фомин, повез нас с секретарем райкома дальше, и где-то под Михайловкой мы увидели еще один комбайн, стоящий посреди поля. Подошли. Движок работает. Из-под хедера выглянуло лицо комбайнера. Смотрю и глазам не верю: дивчина... И в этот момент чуть было не стряслась беда — волосы у нее, когда она повернулась, попали в передаточный механизм комбайна. Она вскрикнула, и я, не помню как, пулей влетел в кабину, выключил двигатель. Все обошлось. Девушка поднялась бледная, по пытается улыбнуться.
     — Ну как самочувствие?
     — Все в порядке.
     Подождали, пока комбайн пошел по пшенице, помахали ей на прощание.
     — Хорошие,— говорю,— у вас, Герман Трофимович, кадры механизаторские. Опыта наберутся — станут классными комбайнерами.
     — Да, неплохие ребята, вот только отрываем их от дела. Каждого надо утверждать в райкоме, на это время требуется, а мы тут на поле минуты считаем.
     — С этим давайте так договоримся: утверждение отменять не будем, по сделаем так: не они к вам будут ездить в райком, а пусть-ка работники райкома приезжают к ним на поле.
     Вернувшись из этой первой ознакомительной поездки в Кишинев, я сразу позвонил тогдашнему первому секретарю ЦК КП(б) Молдавии Н. Г. Ковалю: правильно ли, что в разгар уборки отрываете людей от дола проверками, отчетами? Время в такую пору надо экономить.
     Во время той поездки по районам пришлось столкнуться и с другими фактами. Тяжелое положение было в селах на правом берегу Днестра.
     Сама земля там такая же благодатная, как и на левом берегу Днестра, где Советская власть была установлена сразу же после Октябрьской революции, такие же холмы с садами, лесами и перелесками, называемыми здесь «кодрами», такие же долины и степи. Но хозяйственные постройки в правобережной части были совсем неказисты, крестьянские хаты убоги, под камышовыми и соломенными крышами, а люди босы и плохо одеты, заплата на заплате. А главное, как я уже упомянул, земля изрезана межами, куда ни глянь — чересполосица.
     Молдавия, как я убедился впоследствии, располагала самыми благоприятными условиями для того, чтобы превратиться в одну из житниц страны. Плодороднейшие почвы (здесь говорят: воткни кол — зацветет), обилие тепла, трудолюбивые крестьяне. Но издавна подлинным бичом этих мест были засухи, хроническая нехватка влаги. Людей, которые наконец-то дождались своей земли, основательно подкосили два подряд неурожайных года. В условиях частного хозяйства, которое существовало в правобережных районах, противопоставить засухе вовсе было нечего — воду здесь добывали и сохраняли самыми примитивными способами. Не думал даже, что увижу такое.
     Старожилы мне рассказали, что, несмотря на разруху и голод первых послевоенных лет, трудились крестьяне в Бессарабии самоотверженно. Бывали случаи, когда некоторые, обессилев, падали прямо в борозде с плугом или косой в руках. Тяжкие испытания не сломили народ. Появились за Днестром первые колхозы. Подоспела и помощь, щедро оказанная страной, днем и ночью шли эшелоны с машинами, тракторами, комбайнами, стройматериалами, зерном и мясом, но отдача пока была минимальная. Надо было в короткий срок добиться эффекта от вложенных в экономику республики огромных средств — так ставилась задача.
   
 
Читать дальше >>> стр:|1|2|3|4|